Большой террор 1930-х годов стал в массовом сознании одним из символов всей советской истории. Однако на самом деле в период между двумя мировыми войнами порой даже более трагические события происходили в разных регионах мира, в том числе в Европе. И все они имели похожую подоплеку, связанную с особенностями той эпохи.
Первая мировая – школа насилия
Общая черта того времени, характерная для многих стран – это «тренд на жестокость». Не так давно закончилась Первая мировая война. Из окопов домой вернулись миллионы людей, характер которых был сформирован во время боевых действий. Они привыкли к льющейся крови и массовому насилию. К тому, что все решения – в том числе касающиеся жизни людей – в короткие сроки принимает некий руководитель, несущий за них единоличную ответственность. И эти решения надо принимать очень быстро, иначе последствия будут самоубийственными.
В глазах этих людей любые демократические институты выглядели неэффективными. Для них парламент, в котором годами могут вестись дискуссии, в лучшем случае просто нелепость, в худшем – образец преступной халатности. А идеалом политического управления для таких людей является авторитарный лидер. Железная рука, которая в короткий срок наводит порядок, решает социальные и политические проблемы методами военного времени.
Поэтому в тот период в самых разных странах формируется множество политических движений, носивших в своих названиях отсылки к военным событиям – «гвардия», «фронт» и тому подобные. Ядром этих организаций становятся ветераны боевых действий – люди энергичные, привыкшие слушаться командиров и считающие насилие правильным политическим методом.
Доносы как гражданская позиция
Еще одна примета времени после Первой мировой войны – появление на карте множества новых государств и новых границ. Мало кто был доволен этими изменениями, соседние страны регулярно выдвигали территориальные претензии друг к другу. От Венгрии осталась треть Большой Венгрии, существовавшей до Первой мировой войны. Польша заявляла права на занятые другими государствами территории, населенные этническими поляками. Литва была недовольна, что ее древнюю столицу Вильнюс заняла Польша. Таких примеров множество, и в итоге в Европе сложилась политическая картина «все против всех».
Это явление было характерно не только для межгосударственных отношений – напряжение борьбы и конфликта перешло на общество. В газетах всей Европы можно было прочесть, что ведется та или иная борьба с таким-то противником – и не только внешняя, но и внутренняя. Европа вела борьбу практически по всему политическому спектру, в авторитарных режимах велась борьба против левых и особенно коммунистов. Советский Союз вел борьбу с контрреволюцией, со шпионами и вредителями. Атмосфера постоянной борьбы и требования активного гражданского участия в этом были широко распространены.
Во времена монархии для того, чтобы человек чувствовал себя достойным гражданином, от него требовалась прежде всего любовь к монарху. Как должна выглядеть республика и как в таких условиях быть достойным членом общества было неочевидно, формы новой лояльности нащупывались экспериментально. Особое почитание фигуры лидера могло оставаться важной формой выражения своей лояльности и в эпоху 1920–1930-х годов, превратившись в форму эрзац-монархизма. Отсюда в целом ряде стран возникло явление культа личности.
Но после падения монархий политика и пропаганда требовали от человека чего-то большего – быть не просто обывателем, но и участником политической борьбы. А распространение радио и газет создавало ощущение сопричастности ходу событий. Кроме того, жители многих стран Европы чувствовали, что их родина является объектом чужих интересов. Все это рождало в людях ощущение, что в такую эпоху необходимо иметь собственную политическую позицию и активно ее отстаивать. Многие регионы мира захлестнула идея о том, что гражданин должен быть активным участником общества, участвовать в управлении государством.
Но что может сделать в рамках своей скромной жизни простой обыватель? Как ему принять участие в большой борьбе, которая разворачивается вокруг? Как это сделать, помимо участия в выборах и ряда других политических процедур, превратившихся во многих государствах в формальность?
Ответом на эти вопросы и стала система доносов.
Общеевропейская мода на доносы
С 1980-х годов стала популярна фраза Сергея Довлатова: «Мы без конца проклинаем товарища Сталина и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить, кто написал четыре миллиона доносов?» С тех пор эта фраза увязана с нашим представлением о советском Большом терроре 1930-х.
Донос – это инициативное, самостоятельное, сделанное без принуждения сообщение гражданина о чем-то подозрительном или противозаконном. О чем-то неправильном, что происходит с его соседом, сослуживцем или любым другим человеком.
Подозрение на «неправильность» может быть в чем угодно: подрывная деятельность и вредительство (что бы под этим ни понимать), шпионаж, диверсия, аморальное поведение и так далее. Взволнованный гражданин информирует об этом компетентные органы, надеясь, что они разберутся, а государство накажет виновного.
Таким образом, доносительство является формой участия гражданина в общественной жизни. Реализацией веры в то, что своим личным вкладом гражданин может предотвратить, например, страшную диверсию. Или ликвидировать иностранного шпиона, угрожающего будущему всей страны.
Но главное, что доносы – не какая-то русская национальная черта, характерная только для СССР эпохи Большого террора. Данная форма участия в общественной жизни стала поощряться целым рядом структур в разных государствах планеты.
В нацистской Германии в период с 1933 по 1939 год ежегодно составлялось 120-150 тыс. доносов. Пик пришелся на 1937-1938 годы – примерно 200 тыс. доносов в год. Около 80% уголовных дел гестапо начиналось с доносов соседей или сослуживцев.
В Италии особая политическая полиция регистрировала порядка 70-90 тыс. доносов в год. В Польше с 1926 по 1939 год – 15-20 тыс. доносов в год. В Португалии примерно в тот же период – 8-10 тыс. доносов в год, причем сознательно поощрялся институт анонимных заявлений. В Эстонии во времена диктатуры Пятса было порядка 1000 доносов в год, большинство – на подпольную коммунистическую активность. То же самое и примерно в таком же масштабе наблюдалось в Латвии и Литве.
В Греции при режиме Метаксаса с 1936 по 1941 год служба безопасности фиксировала примерно 7-9 тыс. доносов в год. В 1937-1938 годах в каждой части Греции были созданы специальные книги анонимных уведомлений.
Во время гражданской войны в Испании была распространена шпиономания. Активный поиск симпатизантов противника велся и на территории, которую контролировало испанское социалистическое правительство, и на территории, которую контролировали военные. Всего в то время фиксировалось 25-30 тыс. доносов в год, благодаря доносам составлялось до 70% расстрельных списков.
Тысячи доносов ежегодно принимали спецслужбы Венгрии, Югославии, Болгарии, Румынии (там с 1937 года был учрежден фонд анонимных доносов). Особенно большое количество доносов в этих странах приходилось на период с 1936 по 1939 год.
Многие страны поощряли анонимность доносов, потому что доносы являлись важным источником составления списков неблагонадежных. Анонимность подразумевала безнаказанность доносчика. Доносы стимулировались и потому, что позволяли компенсировать сравнительно небольшой штат полиции и усиливать в обществе атмосферу страха – а значит, упрощать управление им.
Легко заметить, что доносительство не является отличительной чертой исключительно авторитарных государств. Доносы процветали и там, где сохранялись как минимум формальные признаки демократии. Однако в авторитарных обществах доносы имели повышенную эффективность, дистанция от анонимного сообщения до приговора была сильно сокращена.
Так работала, как ни парадоксально, своеобразная форма демократии в условиях диктатур. Способ обратной связи между властью и обществом. Сегодня ты пишешь донос на соседа – а завтра его забирают работники госбезопасности. Как ни вульгарно выглядит представление о таком механизме, но многим обывателям того времени именно он доказывал, что власть слышит голос народа.
Но часто люди писали доносы вовсе не по идейным соображениям. Архивы гестапо в нацистской Германии показывают, что примерно 40-60% доносов имели не политическую, а корыстную или бытовую основу.
Призрак военной диктатуры в России
Появление по всей Европе во власти людей с психологией ветеранов боевых действий, массовый поиск врагов и доносительство способствовали волне политического противостояния и насилия. Одним из знаковых примеров политического противостояния того времени стала гражданская война в Испании (1936–1939). Против социалистического правительства при поддержке испанской армии был поднят мятеж. Итогом войны стало установление военной диктатуры, коммунисты в Испании были истреблены.
Государственные перевороты, военные мятежи во всем мире стали обычным явлением. Ни одно правительство не могло быть уверено, что за его спиной не вершится какой-нибудь заговор.
В результате переворотов к власти пришло руководство Италии (1922), Албании (1924), Польши (1926), Португалии (1926), Литвы (1926), Эстонии (1934), Латвии (1934). Целая серия успешных военных мятежей произошла в Латинской Америке: в Аргентине (1930), Бразилии (1930), Боливии (1936), Чили (с 1924 по 1932), Перу (1930), Уругвае (1933), Парагвае (1936) и других странах. Были и другие попытки переворотов, но окончившиеся неудачей. В ту же эпоху мятежи, перевороты и установление режима личной власти происходили в Афганистане, Китае, Таиланде, Иране. Все это события практически в любой из перечисленных стран сопровождались насилием и репрессиями против политических противников.
Невозможно рассматривать в отрыве от упомянутого контекста и политические репрессии, происходившие в то время в СССР. В том числе – пик этих репрессий в 1937-1938 годах, получивший в истории название Большого террора. Тогда пострадали и высшие руководители Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА). Их обвиняли в том числе в попытке военного мятежа.
Сегодня многим это кажется чистой воды фантазией и безумием. Но давайте попробуем проследить логику советского политического руководства того времени.
РККА 1930-х годов была во многом укомплектована бывшими офицерами российской императорской армии. Их сослуживцы, представители Белого движения, эмигрировали из России в ходе Гражданской войны. В белой эмиграции продолжали лелеять мечту о свержении большевиков и открыто это декларировали. Были подозрения, что руководство РККА могло поддерживать контакты с белоэмигрантами, с которыми оно училось еще в военных училищах в молодости. И все это на фоне только что удавшегося мятежа генералов в Испании.
Мы не знаем, готовился ли в СССР 1930-х годов заговор военной верхушки против политического руководства и свержения большевизма. Но мы знаем, что подозрения о наличии такого заговора в глазах советских руководителей не были совсем беспочвенны, а такой заговор мог быть успешным.
* * *
Многие историки рассматривают Первую и Вторую мировые войны как единый процесс. В таком случае в этой же самой логике стоит рассматривать и так называемый интербеллум, то есть период между этими войнами.
И действительно, насилие в эти десятилетия продолжается практически без перерывов по всему миру. Если прекращают греметь пушки на полях сражений, то вместо них гремят револьверы спецслужб. Передышка между Первой и Второй мировыми войнами выразилась в массовом терроре, ненависти, атмосфере шпиономании и других подобных явлениях, характерных тогда для многих обществ и государств.
Это было жестокое время, порожденное низкой политической культурой и крайне высокой политизированностью. Таким был мировой тренд – и Советский Союз в этом смысле следовал самым актуальным тенденциям своей эпохи. Результат этого тренда унес множество человеческих жизней по всему миру.